гастрит журналистики
Недавно я читал книжку о сексуальных пристрастиях тружеников гастронома и склада. Признаться, я там ничего не понял. Кроме того, мне иногда становится не по себе от осознания того, что человек несколько раз в день запихивает в себя умопомрачительную смесь белков, жиров и кислот и вливает в себя растворы, в которых почти восемьдесят два процента воды. Я, если бы не работа, предпочел бы вливать только шестидесятипроцентные растворы. Так, чтоб не разбавлять тот розовый портвейн, который наполняет мои жилы вместо крови.

Увы, пока не все в этом мире устроено так, как я хочу. И в книжке о сексуальных пристрастиях тружеников мне с пугающей откровенностью еще раз указали, где мое место.

В книжке, кстати, была глава, посвященная венерическим болезням. С каким-то отвращением про венерические болезни писалось, что мол, веками в европе существовало упорное заблуждение. Веками их пытались лечить методами, что ли, магическими. Между тем, даже тупому доценту сегодня ясно, что магия здесь не нужна. Всего-то на самом деле нужны были какие-то биотики и ниламиды, удельный вес которых несколько меньше, чем у герландской соли. Причем, признаюсь, ненамного.

Так что, говоря научным языком, практически любой товар может быть использован как биотик. Если подходить со стороны современной науки, то паховую чесотку или там твердый шанкр можно исцелить и при помощи пареной репы, если втереть этой репы в больное место все сто семьдесят два кило. Или при помощи скипидара с чесноком и кайенским перцем.

Но биотики и ниламиды в отличие от амфетамина штука ненадежная. Их бихевиоризм остается загадкой для работников гастронома. Постоянно наблюдается только неотвратимость последствий. Я говорю не только о венерических болезнях - сексуальные пристрастия ведь не только вредят. Я подозреваю, что в принципе они способны возбуждать, допустим, положительные эмоции или даже оргазмы.

Почему-то одни товары кажутся нам дорогими, а другие - совсем нет. А те, что кажутся дорогими, становятся дешевыми при других жизненных обстоятельствах. А бывает совсем даже иначе. И где-то, наверное, есть та истина, которая подобно золотому сиянию над головой, творит чудеса просветления.


Я собираюсь достичь глубокого научного обобщения, рассказывая факты своей собственной жизни.

Вот одна история - это история про запах.

Однажды, лет восемьнадцать назад, я закусывал в буфете "Клуб Железнодорожника". Поваром там был Панкрат Терижопля, он позвал меня, чтобы похвастаться новыми трюками на кухне.

В числе прочей живности там был то ли голубь, то ли воробей, аппетитно клюющий хлебные крошки. Я методично жевал антрекот, превосходно прожаренный в течение часа, размышляя о том, почему принято умиляться голубями, которые так срут и воняют.
Своим сомнением я поделился с Терижоплей, и он, как мне показалось, обиделся. "Ты бля охуел чувак," - сказал он: "Ты меня уважаешь?".

Такого модуса в моем отношении к нему на тот момент не было.

"Убью сука", - сказал Терижопля: "то есть, нихера ты не понимаешь. Учить тебя всему еще. Мне это еще дед показывал в детстве. Чтобы понять что-такое голубь, надо поймать один крупный экземпляр, налить стакан вотки, выпить и занюхать голубем, как рукавом. Хочешь вмазать?".

Я уже давно хотел.

Терижопля сгонял в чулан и принес довольно увесистый зеленый штоф, похожий на алхимическую реторту, в которой фауст выращивал гомункулюсов.
"Это деревенский самогон. Пять рублей за четверть. Сейчас я его подогрею, а ты выпьешь. Занюхаешь голубем тем. Или вон тем. Как хочешь. Белые голуби лучше к холодному. Сизые лучше с теплым, но, в общем, можно и с охлажденным. Тебе как?".
Я на всякий случай согласился с подогревом.

Мне кажется, что кулинария - это такой магазин-буфет, где торгуют полуфабрикатами. В этом смысле она похожа на хозмаг. Покупая ведро, можно быть уверенным, что ровно через две недели оно проржавеет. Взвешивая вареную свеклу, приятно получить ее в пластиковом пакете.

Проблема с голубем была в том, что я не умел его ловить. И, понятно, был не совсем готов к тому, что на меня обрушилось. Не готов к кастрюле, похожей на перевернутый полковой барабан. Не готов к мощному обжигающему потоку варева, проникающему в уши, в нос, под одежду, как весенний дождь. Оказалось, не готов и к этому до боли знакомому вкусу, который навалился на меня, как бронепоезд Потемкин. В нем кажется было все: от гордого чванства вареной муки до веселой легкомысленности морковок, от сладковатого привкуса картофеля до очаровательной кислинки сауэркраута. Заляпанный макаронными звездами голубь напомнил мне гриб-навозник, щедро сдобренный майонезом и уже запитый водкой. В голове было такое ощущение, как если бы там запел весь хор Красной Армии и заплясал Краснознаменный ансамбль.

Это была настоящая инициация. Как у Эйса Вентуры в "Куда зовет природа", только без туземок.

Впоследствии я несколько раз повторял этот трюк. И всякий раз голуби поворачивались ко мне своей задней стороной. Вместо навозников они выдавали запах перегара, а вместо сауэркраута отчетливо пахли ферментированными анчоусами. Зато теперь мне не забыть, как изменчив, как непостоянно-навязчив их запах. Как умеют они подгадать под твое настроение, и как мягко, но властно навязывают они свою волю поклонникам.

С тех пор я никогда не задавался вопросом, почему мир сходит с ума. Ведь даже простая четверть самогона может обыкновенного голубя превратить в птицу говорун.

к этому: http://community.livejournal.com/kitche n_nax/2178362.html